— Можно подумать, она одна такая! — с легким оттенком ревности заметил Кратов. — Я читал отчет Планетарной службы занятости, где сказано: от двадцати до пятидесяти миллионов человек ведут праздный образ жизни. А ты, милое дитя, рассуждаешь, как вульгарный утопист. Причем марксистско-ленинского толка! Ну, это как раз возрастом и объясняется. Только несмышленыш с его черно-белым радикализмом и может требовать, чтобы всякому — по труду.
— На Земле всегда были люди, воспринимающие реальный мир иначе, нежели мы с вами. Когда они пытаются отразить свои ощущения словами, красками или поступками, их творчество вызывает у большинства окружающих непонимание, подсознательное отторжение. В самом деле, когда художник рисует черный помидор или зеленокожую женщину с тремя глазами, то естественнее всего предположить, что он страдает особой разновидностью дальтонизма или что у него серьезные психические нарушения параноидального характера…
— Вон как поворачивается, — пробормотал он. — Коли так — нам нужно обсудить это дело еще раз.
— Случайно? Ха! В таких делах случаю нет места! Только недавно я догадался. Пазур беспокоился, что вот сейчас я сниму тебя с рейса, и ему срочно придется искать замену. А на Старой Базе, как на грех, никого, кроме тертых и трепанных звездоходов, которые первым долгом, едва переступив комингс переходника, пустятся сверять содержимое всех контейнеров с транспортными декларациями.
— Достаточно, Третий, — оборвал его Пазур. Он давно уже сидел к ним лицом и морщился. — Я послушал твои рассуждения и нашел их идиотскими. Потому приказываю: забыть о них раз и навсегда. При малейшей попытке их реанимации тебе будет учинена такая оценка практики, что тебя не допустят даже к управлению детским самокатом.
— Жаль, — огорчился Грант. — Магнус, конечно, фашист, но сволочью его назвать трудно.