— Как же, Константин Иванович! Вы чего-то запамятовали, и очень нужное. Только у чехов вы забрали полтысячи паровозов. А у поляков сколько? Из одного Омска вышло несколько сотен паровозов с эвакуируемыми эшелонами. А еще те шесть десятков новеньких локомотивов, что вы получили у американцев?
— Сто двадцать нас устроят гораздо больше! Это тот минимум, на который я еще могу согласиться!
— Скажи мне правду, Константин Иванович! Хоть сейчас поведай! Мне так умирать будет легче. Ведь есть шанс, что не будет этого безумия! Иначе ты бы так не боролся?!
— Нет. Мы должны обеспечить поставку хлеба. Троцкий потребовал 20 миллионов пудов, я предложил только пять, и то как помощь голодающим, и чтоб об этом оповестила вся советская пресса. Так что вам завтра придется торговаться, не давать же им зерно в том объеме, который они наложили своей продразверсткой на наших крестьян.
Бокий раскрыл сверток — там было с пару десятков золотых перстней и серег с рубинами разных форм. Мойзес откровенно ухмыльнулся, а глаз сверкнул молнией.
Атаман сознательно рядился в простого казака — взятки гладки. К Богу и царю на «ты», сам монарх ко всем на «вы», а про себя всегда говорит «мы». Вот они, нравы российские! Но хитрый был, аки змий, и успел поймать взгляд Михаила Александровича, признательный и благодарный.