Чистая правда, и, поскольку вряд ли это государственная тайна, меня нельзя обвинить в болтовне.
— Ты делал это раньше, не так ли? — внезапно спросила я.
Я сидела и радостно смотрела на нее, словно какой-нибудь лондонский щеголь, только что сказавший превосходную шутку и ожидающий, пока ее поймут все в комнате.
Он прервался, чтобы положить руку на плечо подошедшего к нему кудрявого мужчины.
— Благослови тебя Боже, Флавия де Люс, — заявила она. — Тридцать семь! Тридцатисемилетний фарш в пятидесяти девятилетней оболочке! Но у меня еще есть порох!
Но по печальному выражению лица Доггера я тут же поняла, что могут.