Я видел себя, растянувшегося у стены. Видел уродливых калек-манекенов, валявшихся вокруг, в бледном потоке отражений трудно было понять, где я, а где манекены, тогда я пошевелил рукой и понял, где я.
— Пошли вон! — Я схватил подручную палку и огрел ближайшего дикого.
Сначала я не понял, что это он сделал, но Рыжий махнул еще раз, и я догадался, что он меня зовет. Присоединиться к ужину.
Весь следующий день мы лечили ногу. По-разному: растираниями, змеиным ядом, выпускали кровь. Но она болела все сильнее и покраснела уже до бордового состояния, а ступня начала понемногу чернеть.
Мать убежала. Отец посидел немного, я думал, что и он сейчас пустится мне мыть мозги, но он не стал. Крякнул неопределенно, топнул каблуком по полу, высек искру, затем мы стали натягивать комбинезоны.
Все пошло плохо. С того самого времени, как умер Хромой. Я уже тогда почувствовал, что все не так. И как я подумал, так оно и случилось. Одно цеплялось за другое, все катилось под гору, катилось-катилось и докатилось — я на поле, а на меня несется заяц.