– Борис Александрович, как вы думаете, каким образом к вам попала эта заколка? – подал голос следователь.
– Что вы делаете? – гример оттолкнул ее руку, взял кисть и принялся поправлять грим.
– Отстань, – сказал Соловьев, – я не хочу с тобой разговаривать. Ты взрослый пес и должен соображать, что делаешь.
Без малого три часа он просидел в машине, за темными стеклами, напротив девятиэтажки, наблюдая за подъездом. Курил натощак, сглатывал слезы, сморкался, слушал стук своего сердца и голодное урчание в животе. Не отрываясь, смотрел на подъезд. Грязный панельный дом, железная дверь в разводах граффити, сломанный домофон, даже воздух в переулке – все было связано с ней, пропитано ее дыханием, озвучено эхом ее голоса, легким быстрым стуком ее шагов.
– Подождите, – сказал Борис Александрович, продолжая воевать с шарфом, – подождите, я не понимаю, о чем вы говорите. Какая зеленая куртка? На ком – на ней?