– Отстань, – сказал Соловьев, – я не хочу с тобой разговаривать. Ты взрослый пес и должен соображать, что делаешь.
Без малого три часа он просидел в машине, за темными стеклами, напротив девятиэтажки, наблюдая за подъездом. Курил натощак, сглатывал слезы, сморкался, слушал стук своего сердца и голодное урчание в животе. Не отрываясь, смотрел на подъезд. Грязный панельный дом, железная дверь в разводах граффити, сломанный домофон, даже воздух в переулке – все было связано с ней, пропитано ее дыханием, озвучено эхом ее голоса, легким быстрым стуком ее шагов.
– Подождите, – сказал Борис Александрович, продолжая воевать с шарфом, – подождите, я не понимаю, о чем вы говорите. Какая зеленая куртка? На ком – на ней?
До подъезда осталось несколько шагов. Боковым зрением Оля заметила, как в глубине двора от стены отделилась тень. Темная фигура передвигалась странными скачками. Там был проем между домами, шириной меньше метра. Единственный выход из тупика. Оттуда постоянно воняло. Обитатели бомжовского дома пользовались этим туннелем как сортиром и помойкой.
– Брось, – сказал Дима, – мы себя так утешаем, что в уничтожении архивов был какой-то злой умысел, хотя бы какая-то осмысленность, логика. На самом деле это была дурь очередного министра, не более. Если тебе не дает покоя несчастный Пьяных, можешь навестить моего старого учителя Лобова. Он будет рад поболтать с тобой. Он выезжал в составе объединенной группы в Давыдово, на два последних трупа.
– Извините, Дмитрий Владимирович, там уже все закончили.