С собой он взял только карту и ружейный шомпол.
— Этот может, да. Будете в Варшаве, повторите. Все ценители старины в жупанах возжаждут изрубить вас в куски дедовскими саблями, а реформаторы во французских камзолах будут шпажонками вас оборонять… А потом придут саксонцы и растащат драчунов в стороны.
— Могло быть и лучше, — проскрипел Мирович, переворачиваясь на спину.
Когда очередной неизъяснимый рикошет проносил ее мимо отцовского дворца, Дашкова вспомнила, что оставила там перед выступлением на Нарву свою маленькую дочь, и поспешила скорее с ней повидаться.
Поэтому все подались на палубу. Гудович поминутно высчитывал, сколько еще осталось до Кёнигсберга, и задавал капитану яхты глупые вопросы. Мельгунов разжился удочкой, но пока ничего не поймал.
Петра прихватил беспричинный страх, в животе вместе со смертной тоской зашевелилось съеденное и выпитое, словно пиво явилось для куропаток живой водой, и они, трепеща крылышками, полезли вверх к горлу. А тут и лошади понесли…