— Мне уже не до стиля, — сухо заявил Сен-Жермен. — Если будут нужны костры инквизиции, значит, будут костры. Если будет нужна война, значит, будет война. Чем раньше, тем меньше убитых и сожженных… Скажите, Тембенчинский, раз вы тянете время, на что-то вы надеетесь?
У Северной Америки восемнадцатого века было два входа — парадный и черный. На парадном, атлантическом, было оживленно. Сновали груженные колониальными товарами купцы, перехватывали их последние сохранившиеся рыцари черного флага. С тех пор как карибское пиратство стало невыгодно Британии, оно вдруг резко пошло на убыль. И все-таки кое-кто по старинке держался за дедовскую кулеврину. Другое дело, что риск был уже другой. Главное, что сделала Британия, — лишила пиратов баз, попросту отказав разбойникам от своих портов, и морской разбой хоть и не прекратился совершенно, но резко усох. Другие же державы попросту боялись лишиться последних островов.
— А ты отредактируй. Сделай так, чтобы капут оказался нужного размера.
— А как же двор? — спросил, недоумевая, Нарышкин. — Все на яхту не войдут.
Постоянная армия, чтобы не лежать на работающем населении бременем, была сокращена до девяноста тысяч. Из них двадцать держали Проливы, десять охраняли столицу, тридцать — изображали резерв, прочие были равномерно размазаны по необъятной границе. Гарнизонную службу несло ополчение с переменным составом. Еще сто тысяч. И это было все. Королевская же Франция, бившаяся в Семилетнюю войну явно спустя рукава, последовательно бросала в сравнительно маловажный для нее конфликт по двести-триста тысяч человек в год. Фридрих их уничтожал — по частям, но через год ему приходилось начинать все сначала.
— Прошли… — удивленно сообщил он Баглиру.