Работала быстро, умело, вскоре в руках ее было добротное помело, крепкое, с хорошо увязанными ивовыми прутьями и толстым надежным древком. Король обернулся, глаза полезли на лоб, побагровел, повернулся к нам всем корпусом.
Он запнулся на полуслове, в сторонке идет смиренно монах в сером балахоне, пояс подвязан скрученной веревкой, концы свисают на правую сторону. Он коротко взглянул на нашу сторону, мы его не заинтересовали, но брат Кадфаэль метнулся к нему, как серая молния, ухватил за рукав. Они заговорили, слов в гаме и уличной сутолоке я не слышал, но вскоре Кадфаэль вернулся ко мне, на лице смущение с ликованием вперемешку.
— Августин Блаженный, — объяснил Смит. Не дожидаясь расспросов, крикнул: — Мне в детстве рассказывали, что не было лучше его стрелка из лука!.. Когда он был язычником, конечно.
— Вино, — сказал я благочестиво, — лучшее доказательство того, что Бог существует, любит нас и хочет, чтобы мы жили счастливо.
На запах добычи слетались рожденные ползать: первыми с утра у королевского двора появились те придворные, что быстро оттирают от любого короля боевых соратников и берут правителя в плотное кольцо, подсовывая дочерей и жен в фаворитки, любовницы, а то и просто в наложницы, клянчат земли, места, должности. Намного позже появились настоящие охотники, их легко угадать по неуловимому шарму, которым обладают эти люди, зато почти совсем не видно настоящих воинов, прошедших с Барбароссой последние войны.
Сэр Смит покраснел, с трудом оторвал взгляд.