Все верно, я как бы не знаю, чем еще наградить и чем ублажить вернувшихся, так это расценивают в стране, а то, что заодно ослабляю роли магнатов и усиливаю свой командный голос, это вроде случайно.
— А что? — спросил я. — С кем вели переговоры? С оппозицией?.. И сколько им платите из своих фондов, которые якобы благотворительные?
— Это чересчур, — прошептал я. — Нет уж, надо что-то другое…
— Да я и не угождаю, — сказал я невесело. — Если бы прислушивался, таких бы дров наломал… Но все равно обидно. Художника обидеть может каждый. Такой поэт погибает… Я ж в душе такой тонкий, соплей можно перешибить, но жизнь, увы, заставила нарастить толстую шкуру, а на ней еще и шипы. И бодать первым. А еще и лягаться, как одно сильное и выносливое существо, похожее на большого зайца.
— Как в деле сколачивания союза против Геллиберда?
Я со злостью прошелся по ним, как лютый ветер по траве, раздавая зуботычины, хватая за головы и стукая лбами, а кого-то и просто о стену. Черепа трещат почти так же, как глиняные горшки, перестоявшие на жарком солнце.