Независимо ни от чего, противогазы воняли ничем не лучше валенок. Дорожкин направил луч фонарика на лицо Мещерского, который действительно выглядывал из-под колпака плаща как ободранное чудище, но смеяться не стал. Ощущения и в самом деле были не из приятных.
– Спокойно, – прошептал или подумал Дорожкин. – Это и в самом деле интересно. Это очень интересно. Это очень, очень, очень интересно.
– Скажите… – Дорожкин потянул с лавки высушенную и выглаженную рубаху. – А почему у вас нимбы… огоньки у вас отчего были? Да и есть ведь…
– Мне это ни о чем не говорит, – признался Дорожкин.
И в этом доме не было никакого консьержа. Вдобавок в подъезде горела всего одна лампа, и Дорожкину пришлось подниматься почти в темноте, держась рукой за поручень. Дверь открылась через пару секунд после того, как Дорожкин подошел к ней. Глазка в ней не имелось, но Дорожкин в секунду уверился, что человек за дверью его рассматривает. Наконец загремел замок, дверь открылась, и из полутемного коридора выглянул незнакомец. Он посветил Дорожкину в лицо фонарем, провел желтым кружком по его одежде от воротника до кроссовок, затем посветил в лицо себе.
– Да, это было бы славно, – согласился Дорожкин. – Кстати, я смотрю, ты никуда не торопишься? А как там обстановка в Макарихе и Курбатове?