— Давай сюда! — Ками практически волокла меня, направляла, покрикивала.
— Вот как? — Похоже, представитель фирмы по продажам коммерческого автотранспорта стремительно терял ко мне интерес.
— Да обыкновенная жизнь. Ничем не примечательная. Что-то вроде вашей чешской, только похуже с деньгами и уровнем жизни. Пашешь на чужого дядю в офисе, зарывшись в компьютер, что-то ищешь, что-то оформляешь… ругаешься с сотрудницами из-за радиопопсы, терзающей мозг и уши. После работы — домой. Как вариант — посидеть с друзьями в кафе, а после — все равно домой. Дома — сестра и мать, телевизор, несущий чушь… попугай, помогающий телевизору по мере сил…
— Ничего, — пробормотала она, — у меня еще ствол есть. Там, в вещах, в хижине…
Я ненавидел этот мир. Ненавидел мертвый город, убивший Маню, чеха-инвалида Жипку, убивший еще много других людей. Город, лишивший меня Санька с Данилычем и желающий отобрать у меня свободу, оставив внутри себя. Город со спящей в подвалах смертью. Город-труп с копошащимися на нем и убивающими друг друга людьми, насекомыми, млекопитающими… Причем одни убивали, подчиняясь программе, вложенной в их искаженную генетику, другие — благодаря инстинкту и чувству голода, а люди… люди ненавидели других людей только из-за расовых отличий: цвета кожи, формы черепа… А те, другие, так долго были рабами, что, когда получили свободу, стали похожими на своих хозяев.
— Красивый, правда? — спросила у меня Люська, тоже не отрывающая взгляда своих синих глаз от умывающегося пионца.