Душный летний день сменился вечерней прохладой.
Я сидел на крыше каменной хижины, держа дробовик под рукой, вглядываясь в каменисто-песчаную пустыню через тактические очки. Тьма рассеивалась, отступала перед крепнувшим лунным светом. Я снова был на Дороге, соединявшей миры, я снова был полноценным человеком. Человеком, исполнявшим свое призвание и долг.
Я посмотрел на ее уставшее, нервное лицо. На сжатые в нитку губы… Тяжело ей. И зачем ей так рано на работу? Дурацкий распорядок дня на этой ее фирме! И от меня какая помощь?
Данилыч махнул рукой Саньку, и тот кинулся к кабине.
Никаких человеческих тел, отдельных конечностей, крови… Небольшой каменный очаг, в котором ровно, с небольшим выделением дыма горит какая-то жидкость, дым уходит в отверстие в потолке, пара ржавых металлических банок на полу, драные ветхие тряпки…
Санек помолчал, явно не спеша рассказывать. Создавалось впечатление, что у нашего штурмана напрочь исчезло его обычное бесшабашное настроение. Может, ветром выдуло? Или это на него отшивание моей сестренки так глобально подействовало?