Мне было хорошо. Хорошо, несмотря ни на что: ни на окружающую нас пустыню, ни на тот факт, что я понятия не имел, куда дальше направляться и какие невзгоды меня с Люськой могут ожидать. Мне было хорошо от того, что я вновь на Дороге, словно на место встал тот недостающий кусочек жизненной мозаики, что около полугода не давал мне покоя. Мне было хорошо от отсутствия скопища ненужных правил и условностей, которые мы привыкли называть повседневной жизнью и работой. Внутри, сонным котенком, мягко свернулось чувство удовлетворения от осознания того факта, что я не оставил свою команду, хоть и очень припозднился на встречу с ними. Я вдыхал чистый, не загаженный заводами и автомобильными выхлопами воздух, смотрел сквозь прозрачнейшую атмосферу на крупные соцветия звезд и наслаждался понижением температуры, хоть это и грозило довольно-таки серьезным холодом под утро. Что ж! У нас с сестрой была крыша над головой (к слову, моя головная боль благополучно прошла, возможно, благодаря кровотечению из носа) и огонь в очаге. Вот только непонятно было, что за несгораемая жидкость там пылала: на нефть непохоже, да и запах довольно приятный… Я подозревал, что это какой-то местный природный ресурс, пробившийся на поверхность и обложенный камнями очага… но почему на холме — непонятно. Ладно, загадок в мирах по Дороге столько, что и сотни жизней не хватит, чтобы все разгадать, так зачем ломать голову над одной из них? Горит, давая тепло и возможность приготовить пищу, — и ладно. А сейчас меня неплохо спасала от холода куртка из шкуры плазмозавра — поклон контрабандисту Ангелу…
Посмотреть действительно было на что: гигантский диск практически оторвался от линии горизонта и жутко нависал над равниной. Теперь стало действительно видно, что это космический объект, а не просто атмосферное явление. Диск обладал достаточной яркостью, чтобы его можно было рассмотреть через освещенную солнцем атмосферу, далее различались какие-то полосы, идущие по его поверхности.
У меня было чувство, что я маленький ребенок в крепких руках взрослого мужчины. Я перестал трепыхаться, затих, роняя слезы, наблюдая, как гаснет ночник в окне второго этажа. Я видел даже кота, что вспрыгнул на подоконник с той стороны и вглядывался через стекло, очевидно желая разглядеть меня в этой ароматной весенней ночи.
— Дела-а-а, — протянул Данилыч, открыв дверцу со своей стороны.
— Нечь у него глаз, — пропыхтел Имар. — Не видно вообще ничего. Даже головы не видачь!