— Это мы ему сказали, что Москва — блевотина.
— Рейсом из Стокгольма, — сухо ответил Арсений Николаевич и вышел на веранду. Он давно уже заметил там свою собственную костлявую, длинную, чуть сутуловатую фигуру с его собственным длинноватым носом, то есть своего обожаемого внука. Антон явно был в центре внимания. Он что-то вещал, размахивая руками, то подходил к пострадавшему Костеньке и опускал на плечо соратнику руку вождя, то усаживался с бока-, лом виски на перилах веранды и вещал оттуда, а Лидочка Нессельроде и еe гости, все в греческих туниках (так, вероятно, была задумана сегодняшняя «пятница» — молодежь в греческих туниках), следовали за ним и внимали.
— Это был мой последний визит в Москву. В тот вечер я смотрел «Лебединое озеро» в Большом. Божественно!
— У вас путь один, — сказал Лучников. — В музыку вам надо убегать и подальше. Я тебе завидую. Дим Шебеко. Вот кому я всегда завидую — вам, лабухам, вам все-таки есть куда убегать. Если подальше в музыку убежать, не достанут.
— Черт их знает, — пробормотал растерянно Антон. Как растерялся, так, небось, по-русски заговорил. — Подошли к нам, сели и говорят — вы отсюда не выйдете. Что им надо от нас — не знаю.
— Что они добавляют в эту воду? — поинтересовался Бакстер. — Почему так бодрит?