— У меня в отряде, — задумчиво сказал Амфитрион, вслушиваясь в бурчание предателя-живота, — дрался один лаконец. Помнится, он зашел в харчевню, дал хозяину рыбу, которую выклянчил в рыбачьем поселке, и велел состряпать ужин. Хозяин возразил, что рыба так просто не готовится. Нужно масло, хлеб… «Тупой чурбан! — вскричал лаконец. — Будь у меня хлеб и масло, стал бы я связываться с этой рыбой!»
Амфитрион хохочет. Телебои переглядываются, кое-кто делает шаг назад. Моряки суеверны, в любом чихе видят дурной знак. А внук Персея все захлебывается хрипящим, львиным хохотом. Два выхода, говорите? Однажды провидец — мудрый, ядовитый змей — узнав, как зовут Амфитриона, предсказал, что у того всегда будет два выхода из тупика. «Правда, ни один из них тебе не понравится,» — добавил прорицатель. Змей солгал. Сегодня судьба не оставила ему выхода. Вообще. По правде говоря, это нравится Амфитриону. Так нравится, что сердце вскипает котлом, забытым на огне.
Возле Пройтидских ворот бесновалась толпа. Если в Семивратных Фивах у каждых ворот было по такой же толпе — населению города мог бы позавидовать лесной муравейник. Люди кричали, размахивали ветвями олив; отцы сажали малышей на плечи, чтобы и детям досталась толика зрелища. Женщины рыдали, славя милость судьбы. Музыканты старались, кто во что горазд. Все смешалось в дикой какофонии: тимпаны, лиры, флейты и даже корн — закрученный спиралью рог, звучащий обычно на поле боя.
Больше они не говорили об этом. Но в глазах Алкмены поселилась тоска, а груз клятвы с каждым днем становился невыносимей для Амфитриона. Словно Олимп взвалил на плечи. Рано или поздно тяжесть раздавит его. Надо было спешить.
— Правит Перс в далеком краю ордами персов…
— На кой нам Сфенел? Алкея зовем! Старшего Персеида…