Очень человеческая комната. Более того — очень дворцовая: одни уже окна, к примеру, чего стоят! Какой нежный и веселый свет струится через цветные стекла витража — просто сердце тает. Вот только витражный переплет сделан не из свинца, как это обычно водится. Не в свинец забраны цветные стекла, а в несокрушимую темную бронзу, и не переплет это вовсе, а решетка оконная — поди, выломай, коли охота вспала! Через такую решетку никто снаружи не ворвется. А тут еще и скользящие ставни — не снаружи, изнутри! — способные в два счета превратить эти восхитительные покои в неприступную крепость.
Папаша Госс, озиравший все перипетии встречи, окончательно смекнул, что к чему, да так и застыл, потрясенный. Выражение его лица было неописуемо. Оно представляло собой весьма достойное зрелище — пожалуй, не менее достойное, чем Рассветная Башня, хотя и совершенно в другом роде. Эннеари готов был поклясться, что не только Малая ратуша будет посещать отныне его сны. Ошарашенная физиономия мельника из Луговины, а наипаче его лысина, величественно отливающая отраженным золотом Рассветной Башни... да, не всякий эльф сможет похвалиться подобными снами!
— Рескрипт... уже оглашен? — помолчав, осведомился Эттрейг тихим, чуть севшим голосом.
Дверь распахнулась вновь, и в проему обозначились сразу трое — Лерметт, Сейгден и Эттрейг. За их спинами маячили поднятые Лоайре из постели эльфы. О да, люди спят больше и крепче эльфов — но и подниматься по тревоге они умеют лучше. Алани послал свой зов не так чтобы намного и раньше, чем Лоайре бросился будить друзей, и путь из крыла Витражей до Коридора Ветвей по дворцовым переходам не самый близкий — а все же трое королей подоспели первыми.
— Не знаю, — молвил Лерметт, залпом допивая вино. — Тогда мне тоже так казалось... но теперь в злую минуту иногда думается, что надо было сжать руку покрепче, и этот риэрнский пакостник был бы посговорчивей.