Линия шрама была почти уже невидима — как кристаллики соли, оставленные на песке приливной волной. А потом и вовсе исчезла — когда именно, Кэссин так и не заметил, хотя глядел во все глаза.
— Гадость страшная, — невозмутимо прошептал Кенет. — Я эту дрянь еще с вечера заварил, к утру она как раз настоялась. Отвратительное пойло. Зато хлебнешь разок — и сна как не бывало. Я был уверен, что она тебе понадобится. Не знал только, что так скоро.
Уняв гнев неимоверным усилием воли, Кэссин открыл глаза, готовый встретить наглую усмешку пленника. Но пленник не усмехался. Он смотрел на Кэссина с таким сочувствием, с такой жалостью во взгляде, что ярость вновь захлестнула ученика мага. Он развернулся, бешено хлопнул дверью и вышел.
Если минуту назад у Арнет не было сил не только удавить остроухого гостя, но даже и пожелать это сделать, то теперь она готова была расцеловать его на радостях. И не только за то, как ловко он открылся Аккарфу, сумев не разрушить ее счастья, но и за тайну... за ее тайну, которую он открыл только ей. Он ничего не сказал Аккарфу. Он дал Арнет возможность сделать это самой. Так, как и велит обычай. И вот этого эльфа она посчитала бестактным и назойливым? Стыдно-то как...
Нет, не показалось — и свеча тут совершенно не при чем!
Начать с того хотя бы, что покупных подарков в Эттарме ко дню рождения не дарят. Дурная примета. Крайнее оскорбление. Будь ты хоть престарелая богатая вдова, хоть городской голова — да хоть сам король! — а подарок обязан сделать своими руками, иначе какой из тебя гость! Нет, насчет знатности-богатства гостя в Эттарме не чинятся, да и был ли он хозяевами приглашен к праздничному пирогу — тем более: пришел незван — примут, в лохмотья дран — примут, врасплетык пьян... пожалуй, тоже примут, на то и день рождения, чтобы любого гостя жаловать — кроме тех, кто с покупным подарком явился.