— Само собой, — почти по-приятельски передразнил его Кенет. — Ну а я родом из тех мест, где суп все-таки можно отличить от вина, а вино — от настоя рвотного корня. И не знай я, что у вас так принято, чтобы еда была сама на себя не похожа, ни за что бы эту мешанину есть не стал. А у меня... ну, не важно... скажем, знакомый один — он из ваших краев. И он меня частенько по-вашему потчевал и даже самого так готовить научил. Вот я и съел то, что мне подали. Грибы... то есть я потом уже сообразил, что это грибы... красное вино...
Тут-то Мэдэтаю и припомнились мелкие подробности трапезы. Необычно раскрасневшееся лицо гостя... сухой черный блеск в его глазах — его непривычно отрывистая речь...
Словно вся злоба мироздания взревела за дверью в ответ на эти слова. И от этого рева истерическим мявом зашелся вздыбленный Треножник. Он верещал, не замолкая, словно запас воздуха в его кошачьих легких был бесконечным — вопил, вопил, вопил... пожалуй, даже громче, чем Баржа. Мореход попытался пискнуть, взамен громко икнул и вытянул дрожащую руку в направлении двери.
— Юкенна, — прошептал Лим, склонясь низко-низко, — ты неисправим. Опять ты каэнские пряности полными мисками наворачиваешь.
— Но как ты узнал, куда идти надо? — Кастет был настроен не менее подозрительно, чем Бантик, и оружие, давшее ему имя, прятать не спешил.