— Ну и что? — сухо ответил Аканэ, раздосадованный неудавшимися стихами.
А это как изволите понимать? Не доверяет Юкенна письму точные сведения, обо всем говорит обиняками. Вот и делай выводы, какие хочешь: то ли давний противник Юкенны действительно примирился с ним, то ли затаился Мэдэтай и выжидает удобного момента, чтобы справиться с послом? И что за события он описывал в своем предыдущем донесении?
Сразу же за дверью шаг его сделался четким и упругим. Его опьянение было таким же притворным, как и нетерпение. Умение ждать, не изнывая от душевного трепета, — редкостное искусство, но Юкенна овладел им вполне. Если от тебя ничего не зависит, то самое скверное, что ты можешь сделать, — это начать трепыхаться: когда вожделенное событие наконец происходит, ты уже настолько измотан, что ничего не можешь поделать. А если от ожидаемого зависит твоя жизнь, ты попросту бесполезно гибнешь, хотя все и вышло, как было задумано, — вот только ты уже не в силах воспользоваться плодами своей победы. Юкенна умел ждать, не терзая себя попусту. Но выглядеть взволнованным он сейчас обязан. Не очень взволнованным, так, самую малость. Ровно настолько, чтобы те, кто наблюдает за ним сейчас, ни на минуту не усомнились: под покровом наигранной беспечности он скрывает безумное волнение. Такое сильное, что все выпитое за этот вечер вино разом ударило ему в голову. Тагино, конечно, навряд ли поверил бы — ну а его людям откуда и знать, что Юкенна не опьянел бы, даже случись ему действительно выпить все то, что подливали в его чашу. Танцовщица, во всяком случае, не усомнилась.
— Да изволь, — пожал плечами Кенет. — Помнишь, чем заканчивается воинский канон?
— Ничего подобного, — запротестовал Юкенна. — Если меня король убьет не просыпаясь, то тебя — как только откроет глаза. Стражник в королевских покоях в то время, когда ему там быть не положено, — да это же прямая измена и заговор!
До сих пор план Юкенны казался Кенету если и не сплошным безумием, то уж чистейшей воды попыткой самоубийства — наверняка.