2024 © Все права защищенны - BookQuotes.ru
Но глядя на отраженное в зеркале лицо, я не мог обмануться. Дядюшка собирался сделать то, что сам полагал запретным. И неважно, что рядом нет того, кто воплощает собой запрет. Не пред кем-то посторонним красовался господин Кадеи, а перед самим собой. Некоей незримой черты он покуда переступить не успел — но он любовался собой, примерял странные, а по его мнению, величественные позы, поворачиваясь то одним, то другим боком, вздергивая массивную голову и шевеля бровями явно в подражание Тхиа. Цель этих ужимок была яснее ясного: он взбадривал, взвинчивал себя, он убеждал господина Кадеи и никого иного. Убеждал в том, что этот самый толстомясый господин, которого он знает, как облупленного, имеет полное право совершить запретное. Что запреты обязывают других. Других, не его, не великого и дерзновенного Кадеи. Запреты существуют для черни, для быдла всякого, для трусливого ничтожества — но не для таких, как единственный и несравненный... тьфу, ну и паскудное зрелище! Интересно, какой запрет жаждет преступить этот мелкотравчатый пакостник? Что он делать собрался? Кошек мучить? В пироги гостям дохлых мух засовывать? Нагишом бегать? Когда взрослый солидный человек, пожилой интриган ведет себя, как распущенный подросток, рисуясь и важничая перед тем, как сотворить несомненную гадость... глаза б мои не глядели!
Просмотров: 4
Уголок рта Лиаха снова дернулся — но на сей раз я мог поклясться, что это была самая настоящая усмешка.
Просмотров: 4
Он, как могильная трава — на всех одного цвета.
Просмотров: 3
— Шенно, — вслух повторил я, пытаясь припомнить.
Просмотров: 3
Я ударил прямо по этой улыбке — без замаха, коротко и страшно. Тхиа отлетел на добрых пару шагов и рухнул, даже не вскрикнув — нечем ему было кричать — а я рванулся к нему и поднял его ошалевшее от внезапной боли тело пинком. Поднял туда, где его уже ждал мой кулак. Туда, где я отплачу ему за все. Я, сирота. Я, тварь. Я, крыса помоечная. Я хлестал его наотмашь по высокородным привилегиям. Я дух вышибал из его несметного богатства. Я сворачивал челюсть его сытым, гладким, холеным речам, сокрушал в прах тяжелые фолианты с золотым тиснением и проламывал насквозь мягкие постельки, застланные шелковыми пуховичками. Я был не в себе, я был не собой — я был голодом и унижением, гнилыми лохмотьями и зуботычинами... и они не могли позволить их высокородию оскорблять себя.
Просмотров: 3
— Я не ожидал, что этот час окажется настолько скорбным, — на сей раз Тхиа подхватил ускользающую нить беседы по собственной воле — ибо собирался воткать ее не в чужое полотно, а в свое. — Мне ведь только и сообщили, что отец при смерти... хотя он, если я правильно понял, уже был мертв?
Просмотров: 3