И тут окно борделя распахнулось, и из него выплеснулась на улицу такая оголтелая брань, что если бы она плюхнулась на мои плечи вонючими брызгами помоев, я бы ничуть не удивился. Однако... Что там такого стряслось, хотел бы я знать?
Я стоял перед ними. Не среди них. Не как один из них. И не опозоренное ничтожество, не бродяга, пригретый из милости и вчера наконец-то высеченный, как ему и надлежит.
Однако нам не пришлось рисковать жизнью. Тхиа и двинуться не успел, как открылась совсем другая дверь в спальню — не потайная, обычная. Дядюшка вороватым движением сунул корону под платок... ф-фу-ух!
— Спасибо, — растроганно отозвался я. — Я всегда знал, что могу на тебя положиться.
Ладно же. Воспользуемся. Я, конечно же, не пьян — и тем более не трезв. Но я все равно воспользуюсь. Грех не воспользоваться... ведь утром, незадолго до рассвета, прибежит Тхиа с моим завтраком, потом я пойду проводить занятия, потом усядусь на яблоне и стану байки слушать... а эти несколько часов принадлежат мне и только мне.
А может, и не жаль. Слуги честь-честью вывалили меня сонного в канаву, хоть так выместив на мне свою злобу. Мокро в канаве, да и ночи сейчас холодные. Проспи я хоть самую малость дольше, и воспаление легких я бы из этой канавы выудил наверняка, боец я там или не боец, мастер или не мастер.