Проснулся Семён от яркого света, ударившего ему в лицо, и невольно прикрыл глаза ладонью.
— Зачем? — с подозрением спросил Мар. — Меня, что ли, ремонтировать? Так я в полном порядке! А если чего порой и ляпну не то, так это вовсе не поломка, а образ мышления такой. Своеобразный.
— Я весь внимание, — сказал монах, делая озабоченное лицо. — Что у нас нынче — порча, наговор, сглаз? Дурная болезнь? Неплановая смерть?
Здесь же на самом видном месте — посреди зала — на низком, устланном коврами помосте, имелась лишь небольшая пентаграмма, выполненная почему-то из тщательно скрученных толстым жгутом золотых и серебряных ленточек, похожих на серпантин; над пентаграммой клубился видимый лишь одному Семёну алый, чётко ограниченный краями ленточной звезды туман.
— Не понял! — Семён в сомнении покачал тяжёлый шар, словно взвешивая его. — Не работает, что ли? Наверное, выдохся за сотни лет... Может, об землю им постучать? Об камень. Глядишь, и включится. Где тут камень? Ничего не видно, трава одна... Об верстак, что ли?
Назвать зал библиотекой мог только человек, искренне верящий, что пяток тонких книжек на каминной полке дают ему полное право так величать это стылое просторное помещение. По всей видимости, зал в основном использовался для других целей: бильярдный стол в глубине библиотеки и карточный, неподалёку от холодного камина, с бронзовым колокольчиком на столешнице, не оставляли сомнений, для каких именно. Для игры, и, несомненно, — на деньги.