Маша насторожилась. Конечно, не просто так. Они собрались, чтобы отметить юбилей Марфы: тринадцатого июня ей исполнилось восемьдесят. Но что-то в голосе старухи наводило на мысль, что предметом разговора будет вовсе не праздник.
Может быть, потому, что солнце как раз и освещало комнату. Оно лежало прямо на макушках деревьев, как будто и не собиралось подниматься выше. И небо, не выжженное им, еще было синее-синее, яркое, как в ясный зимний день.
Она села под дверью, не сводя глаз с кота.
Несчастная Раиса, оставшись одна, расплакалась. Она пыталась убедить себя, что у мальчика кризис подросткового возраста, что он расстроился из-за ее рассказа и вылил раздражение на мать… Что он ее любит, просто редко выражает свои чувства. Но тоска, глухая, съедающая душу тоска никуда не уходила.
– Разболтал бы, – нехотя признал Матвей. – Черт, как же она некстати! Я пытался спровадить ее, но вышло только хуже.
С этими словами ей втиснули в руки какие-то листы.