Неожиданно Олейников резко выдохнул и застыл, стоя спиной к Маше. Она разглядела длинный белый шрам, пересекающий левую лопатку. «Все, теперь нужно осторожненько уйти, сделав вид, как будто меня здесь не было».
– Даша его обожала, этого подонка, – горячо продолжал Марк, не слушая его. – Как она говорила о нем! Рассказывала, что и песни он ей пел, и на руках носил, и готовил для нее что-то фантастическое… Представляешь, сидит в кафе, лицо абсолютно отрешенное, на губах улыбка блуждает, как у пьяной, и бормочет: «Когда я на улице упала и ногу подвернула, он бросился ко мне и заплакал: „Девочка, веточка моя!“»
– Дед, – дружелюбно сказал Ярошкевич. – Ты бредишь. Иди проспись.
Гена хотел остаться дома, но и его Матвей уговорил идти с ними. Соблазнял белым прибрежным песком, прохладной водой, что мигом излечит все ожоги, и в конце концов уломал. В сарае Гена нашел велосипед и, с разрешения Марфы, поехал на нем. Теперь он радостно дзенькал велосипедным звонком, и растревоженные пичужки вспархивали перед ним из травы.
Олеся была давно и счастливо замужем. Ее муж обладал темпераментом флегматичной коалы, и все безумные Олесины затеи разбивались о него, словно волны об скалы. В качестве более податливой жертвы Олеся выбрала Машу и вот уже несколько лет бомбардировала подругу идеями о том, как обустроить ее жизнь.
Значит, и линия Натальи оборвалась, если только у Марка Освальда нет детей. Но о них Олесины раскопки ничего не говорили.