— Там от мертвяков черным-черно, — мрачно замечает маленький омоновец.
Вылезает из машины. Под присмотром Николаича группа перестраивается.
— Так боевая усталость, значит, у всех нас есть?
Надо возвращаться в штаб, узнавать, где мы будем разворачиваться. Какое имущество на нас приходится. Раздача похлебки, слава богу, устаканилась — с одной кухни раздают, в другой подоспевает. Воду тоже таскают — некоторые спасенные из последних сил, но помогают. Но этого мало, очень мало.
Публика под конвоем отправляется туда, откуда прибежала, я возвращаюсь обратно. Культи ушиты. М-да… Увидел бы такие швы профессор Баиров… Интересно — потерял бы дар речи или нет. Вот профессор Камардин — тот бы обматерил круто. У них-то шитье было — загляденье. Только Баиров, детский хирург, помнится, первым в мире сумел справиться с таким врожденным дефектом, как непроходимость пищевода у новорожденных, а Камардин — тот госпитальер, мог оказать хирургическую помощь на манер Пирогова — в любых условиях.
— Месье, мадам и мадемуазель! Я же не манж ну не все сис жур, но жрать хочется как из пушки. Может кто удружить голодному, заброшенному всеми лекарю? Найдется ли у вас капля сострадания или, на худой конец, холодная котлета за пазухой?