В моём воображении уже рисовались дороги, бесконечные дороги чужих краёв, которые убегают вдаль, превращаются в тоненькую, едва заметную ленту, унылую, нагоняющую тоску. Мне слышался печальный скрип крестьянских телег, грустный плач колокольчика.
— У нас ещё есть время… Свой отчёт вы напишете после. Итак, прошу вас… — и двинулся к выходу.
У лодки, вытащенной на берег, сидели за едой три рыбака и смотрели на нас.
— Абаджиим, не плачь. Я не сожгла письма. Я сказала так нарочно. Вот если бы ты не огорчилась, тогда сожгла бы. Вот они…
Тётка заказала в Стамбуле для меня дорогое обручальное кольцо с красивым драгоценным камнем, которое никак не шло к моим израненным пальцам.
Словом, для меня во всём Стамбуле не было места надёжнее, чем дом Гюльмисаль-калфы.