Значит – руль влево до упора. Широкая – увы – дуга циркуляции. Настоящей брони пока нет, и избавившийся от обузы мачт, рей и большей части надводного борта корабль чуть из воды не выпрыгивает. В машине свежая смена кочегаров, в топки летит лучший из местных сортов угля… Покатый нос вспарывает воду. Красота. И ход – как на мерной миле. Да, без парусов лучше!
У северян потери не меньше, но размазаны по многим кораблям. Долго не покажутся в море «Монток», «Нэхэнт» и «Вихокен». Первый избит «Чикорой», у второго разорвало пятнадцатидюймовку, третий получил удар тараном – по касательной, но клепаные швы разошлись и фильтруют воду. Помпы справляются, но и этот монитор идет чиниться. Впрочем, с острова видно лишь то, что сравнительно целые корабли отворачивают в море.
– Это план «Анаконда». Петля на шее Конфедерации. Четыре морские блокадные зоны, одна речная. Удавка. Все остальное – Макклеллан, Грант, Шерман, Роузкранз – всего лишь палач, выбивающий из-под ног осужденного табурет. Даже взятие Балтимора не поменяло ничего. Просто в зоне ответственности Североатлантической блокадной эскадры прибавилась одна станция. Часы продолжают отсчет.
Они так и отходили: ровными рядами, отстреливаясь. Потом сзади, словно сбитый с ног, но не успокоившийся драчун, под колени подкатилось болото. За месяцы осады в нем довелось пересчитать каждую кочку – и надо же, внезапность! Линии развалились, полки превратились даже не в стада – у стада хоть вожак имеется – в неуправляемые скопища людей, пытающихся вылезти на сухое место.
Вот и последние слова преподобного. Лишь теперь Берта получает тычок в бок. Хлопает глазами. Но неизбежное «пожертвования» слышит. Ворчит, что завод национализирован, а жалованье отцу выплачивают бумагой. Но… это же раненым на лекарства. Приходится давать. Три квартала, и воздух скорее дымный, чем свежий, – но это вся прогулка.
– Куда, сэр? И отдайте бумаги… я вам не подчинен! Вы даже не офицер Конфедерации!