Я потянулся обнять ее за плечи, но Холли отодвинулась и с новой силой принялась за свой столик, ногтями раздирая бумажные полотенца в серпантин.
— Ага. Я тоже тебя люблю. Значит, мы что-нибудь придумаем. Правда?
— Будь он мороженым, он бы сам себя зализал до смерти, — сообщила она подругам.
— Да уж, ма, соблазнительно, но я, пожалуй, откажусь. Холли, очнись! Бери портфель. Пошли.
Ко мне не являлся взрослый Кевин; только ребенок с замурзанными щеками, который спал со мной на одном матрасе так долго, что я до сих пор словно чувствую, как он прижимает ступни к моим икрам, чтобы согреться зимой. Он получился, без сомнения, самым симпатичным из нас — круглощекий белокурый ангелочек с рекламы хлопьев; Кармела и ее подруги таскали его за собой, как тряпичную куклу, меняли ему наряды, пихали в рот сладости — в общем, изо всех сил готовились к будущему материнству. Он привык лежать в их кукольных колясках, со счастливой улыбкой до ушей, и быть центром внимания. Уже в том возрасте наш Кевин любил дам. Надеюсь, кто-нибудь сообщил его многочисленным подружкам — и деликатно, — почему его больше не стоит ждать.
— Можно и так назвать. Вот тебе новости: с данного момента мы оставляем расследование в покое. Я снова в отпуске, а ты снова машинистка. Наслаждайся.