«Единственная, кто не превратился в собственную мать, — сказал в темноте у меня над ухом голос Имельды, хриплый от миллиона сигарет и бесконечной печали. — Единственная, кто вырвался». Имельда и я — мы оба лжецы, по рождению и по воспитанию, но Имельда не лгала о своей любви к Рози, и я не врал, когда говорил, что она была ближе всех. Имельда, спаси ее Бог, поняла.