— Мне хотелось бы поговорить с вашей матерью, — сказал мужчина с едва заметным непонятным акцентом.
Вообще-то, я это придумала, но разве это не звучит как самая настоящая правда?
На середине лестницы, ведущей на второй этаж, стоял, крепко ухватившись за перила, мой отец. Несколько секунд он не двигался, и я видела, как в его душе происходит то же самое, что и в моей: нарастает и иссякает гнев; хотя, уверена, его гнев, прежде чем исчезнуть, расцвёл куда более пышным цветом, чем мой.
— В следующий раз, — обещает она, — я тебе врежу твоей же лакроссной клюшкой.
— Да, живот, — выдавил он. — Живот болит.
несравнимые слепые улицы дрожащих облаков и молний скачущие к полюсам Канады и Патерсона освещая неподвижный мир времени лежащий меж ними,