— А, — говорит он, — спорт. Должно быть, жёсткая игра?
Папуля отрывает взгляд от наваленных на тарелке кружков пепперони и расползшегося сыра.
С этими словами он повернулся и убежал, словно вор, растворившись во мраке ветреной ночи.
Можно ли винить меня за то, что я вытащила Брю из его раковины и оставила беззащитным перед всей той массой яда, что мы носим в своих душах? Наша семья, казалось бы, сама по себе выбралась из пропасти, куда скатилась по собственной же воле, и как же я могла не догадаться, в чём причина этого возрождения?! Это я-то, которая всегда так гордилась тем, что могу смотреть в корень и докапываться до сути, судя по мельчайшим, еле заметным глазу зацепкам!
Это вовсе не тот Теннисон, которого я знала всю жизнь. Потрясающе, какие сюрпризы иногда преподносят нам люди. Вот так думаешь, что знаешь собственного брата как облупленного, а он вдруг…
— Да брось, здесь же всего двадцать пять ярдов!