— Пошли вон! — повторяет продавец, — не то копов вызову!
Мне было стыдно, что я принадлежу к школьному сообществу, способному на такую жестокость. В «годовую книгу» факт голосования, правда, не вошёл, однако все о нём знали, как знали и имя «победителя».
Папа засмеялся, и мама бросила на него недовольный взгляд. Впрочем, не очень сильно недовольный.
кто заживо сгорел в невинных фланелевых пижамах на Мэдисон Авеню среди разрывов свинцовых строк и нестройной дроби каблуков солдат моды и нитроглицериновых воплей рекламных фей и горчичного газа зловещих интеллигентных редакторов, или был раздавлен пьяными таксистами Абсолютной Реальности,
Ни у неё, ни у папы я не заметила никаких эмоциональных боевых шрамов: они не разбежались по разным углам дома, никто не мерил комнату неистовыми шагами, никто не сидел, зажав голову в ладонях, и не опустошал холодильник в попытке заесть своё горе.
Зато я знаю, и это знание выгоняет меня из дому. Я не могу так поступать. Не имею права взваливать на него весь тяжкий груз моих бед.