Похоже, мои слова его не только не убедили, но скорее наоборот — встревожили.
— Я уже почти рядом! Не двигайся! — говорит он.
Беда в том, что если бы даже мне и удалось убежать от них, пусть лишь на короткий миг, знаю — они встретят меня снова, как только я вернусь обратно.
Мы с Брю стояли и не двигались. Дядя сидит в тёмноте. Не к добру.
Я не улавливала, к чему Теннисон ведёт, да и он сам, кажется, не совсем это понимал, ведь предложение он так и не закончил.
Дядя знает, что я могу забирать себе чужую боль, и это знание сводит его с ума, и он делает всё, чтобы оградить, защитить — но себя, не меня.