К вечеру ветер и в самом деле засвежел. «Беллона» то зарывалась носом, то вскидывалась. На ногах я кое-как держался, хоть иногда приходилось хвататься за стенку, но всё сильней начинало мутить, и ароматы, доносившиеся с камбуза, казались мне отвратительными.
Ладно, пускай. Но она и в себе самой разобраться не могла.
Увидев меня, мой бывший враг осклабился. Губы у него были того же цвета, что зубы, — белые.
— В горле пересохло… Чай, должно быть, уже остыл.
Спускаясь по лестнице, я придержал Диану за локоть.
Вздохнул Платон Платонович, посмотрел на меня виновато, будто извиняясь, что не сумел меня уберечь.