— Я покажу вам чудо! — выкрикнул он. Но они лишь смотрели во все глаза, как смотрят на фокусника послушные дети, уже слишком большие и взрослые, чтобы верить в его чудеса.
Стрелок легонько потряс его за плечо: мягко, но настойчиво. Ребята уже окружили его. Их руки так и чесались похлопать его по спине, потрепать по плечу. Но они не решались, чувствуя произошедшую перемену и страшась этой бездны, что теперь их разделила. И все же она была не такой уж и страшной, потому что между Роландом и остальными всегда была пропасть. Всегда.
Стрелок сидел, обратив лицо к меркнущему свету дня. Он замечтался, глядя на небо, где уже зажигались звезды; его решимость не ослабла, сердце не дрогнуло. Ветер трепал его волосы, теперь поредевшие и поседевшие на висках; револьверы его отца с рукоятями из сандала лежали, спокойные и беспощадные, у него на бедрах. Он был одинок, но не считал одиночество чем-то плохим или постыдным. Тьма опустилась на мир, и мир сдвинулся в места. Стрелок ждал, когда придет время для извлечения, и предавался своим долгим грезам о Темной Башне, к которой он подойдет однажды — в сумерках, трубя в рог, чтобы сразиться в последней немыслимой битве.
Высокий Слог. В первый миг разум стрелка отказался его воспринять. Прошло столько лет — Боже правый! — прошли века, тысячелетия; никакого Высокого Слога давно уже нет. Он — последний. Последний стрелок. Все остальные…
— А меня там едва не убили, — сказал стрелок.
Эду Ферману, который на свой страх и риск смотрел эти главы одну за другой.