Я наблюдал за ним с тем же восторгом, с каким впервые рассматривал картинки Виктора. Позвольте, я объясню. Гений принимает множество форм. Наши современники научились постепенно ценить трансцендентность не только в Пикассо, но и в других, менее заметных произведениях. Старый добрый провокатор, Марсель Дюшан, доказал это, отказавшись от карьеры художника, переехав в Буэнос-Айрес и полностью посвятив себя игре в шахматы. «В этой игре, — писал он, — вы найдете всю красоту искусства, но вы найдете в ней и нечто большее. Из нее невозможно извлечь прибыль. Игра намного чище искусства». На первый взгляд может показаться, что Дюшан сокрушается, размышляя, какую власть над нами обрели деньги. На самом деле он борется не с деньгами. Он стирает четко очерченные границы традиционного искусства, полагая, что все формы самовыражения — все без исключения — абсолютно равны. Живопись ничем не отличается от шахмат, а шахматы — от катания на роликах, а ролики — от приготовления супа на собственной кухне. Если вдуматься, любое из этих старых, проверенных временем занятий лучше традиционного искусства, лучше живописи, потому что при этом не нужно патетически провозглашать себя «художником». Борхес утверждал, что патетика — путь посредственности, и страстное желание быть гением — один из самых серьезных соблазнов в искусстве. В таком случае настоящий гений не осознает собственной гениальности. Гений на то и гений, что не должен задумываться над своими творениями, не должен задумываться над тем, как примет его публика или как его произведения повлияют на его дальнейшую судьбу. Гений просто действует. Он — человек ограниченный, для него существует одна лишь страсть, страсть нездоровая и часто разрушительная. Таким человеком был Джо, таким был и Виктор Крейк.