Приложившись к сканеру радужной оболочкой, мы прошли внутрь. Я поднял голову. Несколько галерей опоясывали купол, а под самым сводом, семью этажами выше, висел мобиль Колдера. Кто бы там ни был архитектор, только он весь проект до последней запятой слизал с нью-йоркского Гуггенхайма. Я даже начал подозревать, что в этом и была идея Холлистера. Он хотел повесить у себя копии самых известных в мире полотен, так почему бы заодно не воспроизвести и самое известное здание? Стекло, по-видимому, было данью уважения таланту Й. М. Пея. Наверное, если бы я присмотрелся повнимательнее, я заметил бы отсылки к творчеству еще многих известных архитекторов.
— Он же оплачивал счета. Платил за аренду квартиры.
— Миллионов на одиннадцать, — ответила Мэрилин. — Примерно.
Но не в тишине. Стены цементные и покрыты штукатуркой, приглушающей звуки. И все же с других этажей, из других помещений звуки просачиваются. Ужасные звуки. Вопли, и рыдания, и хохот. У Льюиса волосы дыбом встают. Звуки, которые человек, по идее, вообще не может издавать. Льюис и раньше их слышал, ведь он бывал здесь. И всегда они его страшно нервировали. Нет у них дочери, есть только сын. Берта столько раз повторила и заставила его повторить эту мантру, что он поверил. И потому каждый приезд сюда ужасает снова и снова.
— Я расширяю кругозор Кевина. — Она подмигнула мне, подошла к Холлистеру и взяла его под руку.