Гасель знал, что, если когда-нибудь по какой-либо причине во время очередного из его одиночных странствований с ним что-то случится, Р’Ораб окажется единственным верблюдом на свете, способным доставить его обратно в лагерь самой темной ночью.
Наконец они остановились менее чем в семи метрах. Пулемет был нацелен лежавшему прямо в грудь, так что при малейшем движении они прошили бы его очередью насквозь. Мохамед Кадер соскочил с сиденья, взял автомат и, обойдя верблюда сзади, чтобы не оказаться у капрала Османа на линии огня, приблизился к туарегу, тюрбан которого слегка съехал в сторону, почти свалившись на грязное покрывало. Толстяк уткнул дуло автомата в живот лежавшему – тот не пошевелился, не издал ни звука, – затем ударил его прикладом и в заключение наклонился, пытаясь уловить удары сердца.
Гасель кивнул в ответ, и лейтенант пошарил в большом деревянном ящике с провизией. Открыл банку мясных консервов, одну на двоих, добавив к этому галеты и сухой козий сыр. А тем временем над горизонтом уже поднималось солнце, нагревая землю и отражаясь в черных скалах Сиди-эль-Мадья, которые все отчетливее вырисовывались вдали.
– Нет… – сказал он. – Я пойду в министерство.
– Грифы не рискуют залетать в «пустую землю»… – Гасель взял небольшой оловянный ковшик, налил в него воды и передал Абдулю: – Воздух слишком горячий.
Сержант Ажамук умел держать себя в рамках, но он был хорошо знаком с лейтенантом Разменом и знал, что может позволить себе высказаться.