Гасель знал, что наступит такой момент, когда ему придется выбирать: пристрелить спутника, чтобы облегчить его страдания и попытаться спастись самому, или же идти до конца, чтобы вместе встретить самую что ни на есть мучительную смерть.
Туарег был более чем в ста метрах, когда Разман настойчиво посигналил, вынудив его оглянуться.
Что-то странное было в этой истории, однако Гаселю никак не удавалось понять что именно. Одно было ясно: нарушен самый древний закон пустыни, а этого ни один имохаг допустить не мог.
Он повернулся к Мубарраку, и тот все понял, потому что перевел взгляд на офицера.
– Может… – неохотно согласился толстяк, который был нисколько не заинтересован в том, чтобы его повысили – обязанностей бы стало больше. – Или, может, дадут месяц отпуска в Эль-Акабе.
Наконец он медленно обернулся ко второй машине, танкетке-гусенице, которая, как ни в чем не бывало, продолжала двигаться вперед и затормозила метрах в двадцати от той точки, где сходились вместе хамада и «пустая земля».