– Нет, я посижу, побуду с тобой, – Котечка делал страдальческое и одновременно героическое лицо. Вздыхал тяжело, морщился, отводил взгляд.
Дверь мне открыла пожилая женщина с молодым голосом.
Только Люськина мать не верила врачам. Она любила своего сумасшедшего сына больше всех на свете – кормила его с ложечки, спала с ним в одной кровати. Люська ненавидела брата, мать и дом. Чувство было взаимным.
Шопен, Малер, Бетховен… Каждый день, как антибиотик, как лекарство. Внутривенно.
На следующий день после официального развода Сергей нашел для сына место в лаборатории института, в котором трудился, о чем ему и сообщил.
– А Андрей, Андрей Сергеевич дома? Я – коллега. Из школы.