– Ты молодец, – вмешивался в наш разговор папа, – ты правильно поступила. Все правильно сделала. Жаль, что ты не стала врачом.
Алексей Сироткин, у которого я тоже вела русский и литературу, был ленивым, наглым хамом, совершенно неуправляемым юношей с ощущением вседозволенности. Вел он себя отвратительно, учился из рук вон плохо. Точнее, вообще не учился. Но привык, что ему рисовали четверки, чтобы не портить аттестат. Его интересовали только девочки и шмотки, которые отец привозил ему из-за границы. В классе его тоже тихо ненавидели, но не связывались, боялись. Был один друг-прихлебатель. Учителей Сироткин не уважал и считал людьми второго сорта, обслугой.
Папа поручился за Женю головой. Друг не понял и обиделся, тоже театрально покрутив у виска пальцем, выходя из палаты. Мама валялась у папы в ногах, прося не совершать глупость, не играть в благородство, а подумать о ней, о дочери, о пациентах, о себе, наконец. Папа был непреклонен.
– Увела! – заламывала руки в учительской Галина Викторовна. – И дети не остановили. Вот гадина, ничего святого.
Худенькой Лилечке много и не требовалось. Она даже от бокала шампанского пьянела сразу же.
Котечка в это время спешно обувал ботинки в прихожей, все слышал и был уязвлен до глубины своей мужской харизмы.