Нам не о чем было поговорить: «Что приготовить на ужин?», «Завтра обещали заморозки», «Ты в котором часу освободишься?»
Евгения Павловна положила письмо на стол и аккуратно его разгладила. Потом набрала рабочий номер папы Сироткина и попросила телефон бабули. После разговора с ней, доверительного и душевного, Евгения Павловна поняла, что может делать с Аделаидой все, что захочет. Бабушка Алексея Сироткина клокотала и обещала дойти до «самых верхов», если понадобится. Обещала написать в Министерство образования и заместителю министра, который, как заметила в скобках, как раз успешно прошел курс лечения у дедушки-профессора.
Они прожили пять лет. За эти пять лет Настя еще раз привозила дочку в Москву, уже на две недели, надеясь, что две превратятся в три, а то и в месяц, но Глеб совершенно четко дал ей понять, что ребенка он не примет.
– Не знаю. Сказали, что приданое, – ответила я.
«Кто-нибудь может мне объяснить, что происходит?» – опять закричала я мысленно. Я так привыкла говорить про себя, что уже этого не замечала.
– Зачем? Объясни мне, зачем? – не понимала Люська. – Живи дальше. Забудь – и все. Вот ты мне скажи, а если просто обратиться к мужчине, ну, с конкретным предложением, как к донору. Есть же доноры крови…