— Видишь ли, ты кричишь и бранишься, как и в прошлый четверг, ты свою палку хотел поднять, а ведь я документ-то тогда отыскал. Из любопытства весь вечер в чемодане прошарил. Правда, ничего нет точного, можешь утешиться. Это только записка моей матери к тому полячку. Но, судя по ее характеру…
Он остановился: у него пресеклось дыхание.
— Я вас совсем не понимаю, — проговорила она, боязливо запинаясь.
Ласковое выражение его лица вдруг исчезло; что-то злобное засверкало в глазах.
— Он и то христианской веры. Не беспокойтесь, зарежет. Кого вы хотите зарезать?
— Тебя Николай Всеволодович сам просил передать?