— Когда мне можно будет снова походить на костылях? — спросил я.
Матери не пришлось будить меня. Я услышал скрип половицы в коридоре, когда мать вышла из спальни. Вскочив с кровати, я зажег свечу. Было темно и холодно, и почему-то мне было не по себе.
Он достал из мешка кусок печенки, завернутый в газету, и с минуту, хмурясь, глядел на нее.
И на тридцати акрах царили чистота и порядок, все было прибрано и приглажено.
Поворачивая на блюде баранью ногу то в одну, то в другую сторону, отец что-то бормотал про себя.
Тот отпил из нее, и они с отцом обменялись рукопожатием.