При упоминании романтического ужина она немножко дрогнула, но тут же взяла себя в руки.
Это Маня сказала, и Никоненко кивнул, очень серьезно.
Он поехал на свидание исключительно от ненависти к себе и теперь всячески старался доказать, что не от ненависти, а для развлечения и свободы, но что толку доказывать!.. Он должен как-то пользоваться приобретенной свободой и вот теперь… пользуется ею в ресторане «Трюфель», где веселье началось с того, что его облил презрением метрдотель.
Два месяца назад все было не так. Тогда ему бы и в голову не пришло сказать – я рад тебя видеть!.. Он улетел в Париж к своему французскому издателю, и сразу было понятно, что улетает надолго, и они едва смогли расстаться, и всю ночь перед отлетом занимались любовью и говорили друг другу всякие простые и понятные слова, и Маня пообещала, что непременно к нему прилетит, и даже заплакала, когда в Шереметьеве он ушел за турникеты – как будто окончательно, навсегда!..
– У меня были двести евро, – пробормотала она, старательно отводя глаза. – И триста тоже. Но я на них… живу, Алекс. Все, что я заработала раньше, куда-то разошлось. А сейчас мне нужно поддерживать Викусю, она дом строит. И я давно ничего не писала!.. И денег на самом деле… нет.
Полковник передохнул немного и знаком велел Дэну налить еще виски. Дэн проворно налил.