По очереди включая приборы в розетку, Эша нажимала кнопки, внимательно следя за техникой. Функции плиты, естественно, ограничивались лишь зажжением лампочки в духовке, работой электровертела и серебристыми искорками пъезорозжига. Машинка весело пиликала в ответ на нажимание кнопок, после чего возмущенно пищала, сообщая, что стирать отказывается, и это было вполне справедливо с ее стороны. Проще всего было с микроволновкой - она включалась и с задумчивым гудением начинала вращать свой стеклянный поднос, ставить на который было, правда, нечего, но Эша и не собиралась этого делать. Исправна ли печь, ей все равно не понять, а пробовать что-то в ней приготовленное или даже разогретое она бы ни за что не стала - при мысли о том, во что мог бы превратиться внутри нее крошечный пинчер, ее начинало мутить. Шталь еще раз внимательно осмотрела приборы, вновь прислушиваясь к ощущениям, и внезапно поняла, что те ей не нравятся - и вовсе не потому, что они что-то там сделали. Они ей просто не нравились. Они были... Определение никак не давалось, возможно, его и не существовало в языке слов. Стоящие перед ней вещи воспринимались, как... как... словно псы, преданные и брошенные хозяевами, не могущие понять, почему это случилось, но все еще надеющиеся, что за ними вернутся. Что-то исходило от них, что-то сродни злой тоске, утолить которую можно лишь разбив их на части, превратив в груду ломаных деталей, чтобы каждая из них перестала быть единым целым