– Не сейчас. Шум взволновал его, пришлось дать успокоительное. Батюшка спит.
Он возник на краю поляны, не потревожив ни единой веточки ни под ногами, ни на голых кустах. Собственно, я и заметил его появление, только услышав позади себя сдавленный вздох защитницы и подняв взгляд. Да, парень дюжий. Мыслей в голове нет, зато руки большие, сильные и… Натруженные. На костяшках кожа содрана. Ногти черные, но той самой ржавой чернотой, что оставляет запекшаяся кровь. Ну что ж, вот и наш убийца собственной персоной?
Себе? Но зачем? Неужели потому, что не могу действовать свободно? Или потому, что не очень-то хочу действовать?
– Я и мой юный помощник откликнулись на зов вашего горя, едва только наступило утро, и поспешили сюда, отказав себе даже в малой трапезе. Но раз уж теперь все на месте… – Я постарался придать своему голосу знаменитое атьеновское равнодушное благочестие. – Ваш брат, да не откажет ему Бож в милости своей, а Боженка закроет глаза, умер и более не чувствует земных нужд, а мы, дабы приложить все силы к исполнению службы, сначала должны таковых сил набраться.
На лице командира патруля отразились смешанные чувства, среди которых преобладало брезгливое сожаление. Но мне были нужны не гримасы, а кое-что другое.
Лодия ушла тем же утром. Надела лучшее свое платье, закуталась в зимний плащ, взяла в руки лютню и ушла. Если то, о чем она рассказала, соответствовало истине хотя бы наполовину, моей аленне более не нужны вещи из прошлого. В том числе и я.