Он продолжил бы и дальше, но Теофельс жестом и кивком показал: спасибо, ясно.
— Боба-то наш… Дон Жуан… Ой, не могу… — покатывался худой мичман.
Он быстро вышел, на ходу оправляя мундир.
Несмотря на сугубую неформальность стихийного сообщества, обычная для флотского мира иерархия соблюдалась и здесь: как-то само собою вышло, что мичманы и молодые лейтенанты оказались на тротуаре и близ него, а публика солидная, командиры и старшие офицеры кораблей, отделенные от прочих пустой полосой брусчатки, собрались у ограды памятника.
Метафора была слишком сильная. Полковник, человек с живым воображением, даже поморщился, но лучезарная улыбка Татьяны Олеговны ничуть не померкла. У настоящей леди воображение вышколено, а слух избирателен.
— Думай живей, оглобля! Если поезд не свалится, получишь в утешение сотню. А свалится — ты мне десятку…