— Погоди, паря, не кипешуй. Никто тебя не обворовывал, вон оно, твое шмотье, возле Егора в «УАЗе» лежит. Хотели б прикончить, так пока ты без сознания валялся, ножом бы чиркнули, и всего делов. Так нет, мы возились с тобой, время теряли. А ты нам такие обвинения в лицо. И не стыдно?
— Ага, понял, спасибо. И за завтрак тоже, очень вкусно.
— Херня какая-то! Неудобно. Миш, да тут, примеряясь, шею себе свернуть можно!
— Не подлизывайся, — широко улыбается в ответ он, — я тебе «эксплуататора» не простил еще.
— Было бы чем хвастать. С восемнадцати лет только и делаю, что в живых людей стреляю, офигенный повод для гордости, — снова выкручиваюсь я.
— Турецкие… — безразличным полувопросительным, полуутвердительным тоном протянул я, протягивая Толику его долю.